Легенда об основании Рима

Приводим две варианта легенды”Основания Рима”. Первый – учебник 5 класса. Второй, из Жизнеописания Плутарха.

 Легенда об основании Рима. Учебник Вигасин

Некогда по левому берегу Тибра жило племя латинов. В одном из их городов правил царь Нумитор. Его младшим братом был злой и завистливый Амулий. Он отнял у Нумитора власть, а дочь царя Рею Сильвию насильно сделал весталкой — жрицей богини огня и домашнего очага Весты. Отныне юная девушка должна была жить при храме Весты и подбрасывать дрова в очаг богини. Как и другим весталкам, ей запрещалось выходить замуж и иметь детей. Однако не прошло и года, как Рея Сильвия родила двух мальчиков. Она клялась, что их отец — сам Марс, бог войны. Услышав весть о рождении близнецов, жестокий Амулий велел утопить их в Тибре, а Рею Сильвию взять под стражу. Слуги потащили корзину с детьми к реке. В эту пору Тибр разлился, покрыв пустынные берега стоячими водами. Слуги бросили корзину на мелководье, но, зацепившись за ветку дерева, она не утонула. На жалобный крик братьев-близнецов прибежала волчица и накормила их своим молоком. А вскоре один из пастухов увидел корзину с младенцами и принёс её домой.

Пастух и его жена, назвав найдёнышей Ромулом и Ремом, воспитали их отважными и сильными. Долгие годы близнецы вели жизнь пастухов и охотников, а когда узнали тайну своего рождения, вооружив друзей, ворвались в царский дом и убили Амулия. Вернув своему деду, старому Нумитору, царскую власть, близнецы решили основать новый город в тех местах, где были вскормлены волчицей.

Вскоре братья поссорились: Рем выбрал для строительства города один из прибрежных холмов, а Ромул другой холм — Палатин. Когда он начал строить оборонительную стену, Рем в насмешку перепрыгнул через неё. Взбешённый Ро-мул нанёс Рему удар, оказавшийся смертельным. «Так да погибнет всякий, нарушивший границы города!» — вскричал Ромул. Убийство брата не помешало ему основать город и назвать его своим именем (на латинском языке слово Рим звучит как Рома ).

Легенда об основании Рима в произведении Плутарха “СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ”

РОМУЛ

В Аль­бе цари­ли потом­ки Энея, и порядок насле­до­ва­ния при­вел к вла­сти двух бра­тьев — Нуми­то­ра и Аму­лия. Аму­лий разде­лил отцов­ское досто­я­ние на две части, про­ти­во­по­ста­вив цар­ству богат­ства, вклю­чая и золо­то, при­ве­зен­ное из Трои, и Нуми­тор выбрал цар­ство. Вла­дея богат­ст­вом, кото­рое дава­ло ему боль­ше вли­я­ния и воз­мож­но­стей, неже­ли те, кото­ры­ми рас­по­ла­гал брат, Аму­лий без труда лишил Нуми­то­ра вла­сти и, опа­са­ясь, как бы у доче­ри сверг­ну­то­го царя не появи­лись дети, назна­чил ее жри­цею Весты, обрек­ши на веч­ное дев­ство и без­бра­чие. Эту жен­щи­ну одни назы­ва­ют Или­ей, дру­гие Реей, третьи Силь­ви­ей. Немно­го вре­ме­ни спу­стя откры­лось, что она бере­мен­на и что, ста­ло быть, закон, дан­ный вестал­кам, нару­шен. Лишь заступ­ни­че­ство цар­ской доче­ри Анто́ перед отцом спас­ло ее от каз­ни, но пре­ступ­ни­цу дер­жа­ли вза­пер­ти, и нико­го к ней не допус­ка­ли, дабы она не раз­ре­ши­лась от бре­ме­ни неве­до­мо для Аму­лия.

Нако­нец она про­из­ве­ла на свет двух маль­чи­ков необык­но­вен­ной вели­чи­ны и кра­соты. Это встре­во­жи­ло Аму­лия еще силь­нее, и он при­ка­зал сво­е­му слу­ге взять их и бро­сить где-нибудь подаль­ше. Слу­гу зва­ли Фаустул, как говорят. неко­то­рые, но дру­гие утвер­жда­ют, что это имя не слу­ги, а того, кто нашел и подо­брал мла­ден­цев. Итак, слу­га поло­жил ново­рож­ден­ных в лохань и спу­стил­ся к реке, чтобы бро­сить их в воду, но, увидев, как стре­ми­тель­но и бур­ли­во течение­, не решил­ся при­бли­зить­ся и, оста­вив свою ношу у края обры­ва, ушел. Меж­ду тем река раз­ли­лась, поло­во­дье подхватило. лохань и бережно­ вынес­ло на тихое и ров­ное место, кото­рое ныне зовут Кер­мал, а в ста­ри­ну назы­ва­ли Гер­ман — види­мо, потому, что «бра­тья» по-латы­ни «гер­ма­ны» [ger­ma­nus].

Побли­зо­сти рос­ла дикая смо­ков­ни­ца, име­но­вав­ша­я­ся Руми­наль­ской, — либо в честь Рому­ла (тако­во мне­ние боль­шин­ства), либо потому, что в ее тени пря­та­лись от полу­ден­но­го зноя жвач­ные живот­ные [ru­mi­na­les], либо — все­го вер­нее — потому, что ново­рож­ден­ные соса­ли там моло­ко: сосок древ­ние назы­ва­ли «рума» [ru­ma], а некую боги­ню, над­зи­раю­щую, как они дума­ли, за вскарм­ли­ва­ни­ем мла­ден­цев, — Руми­ной, и жерт­во­при­но­ше­ния ей совер­ша­ли без вина, окроп­ляя жерт­ву моло­ком. Под этим дере­вом и лежа­ли дети, и вол­чи­ца, как рас­ска­зы­ва­ют, под­но­си­ла к их губам свои сос­цы, а дятел помо­гал ей кор­мить и охра­нять близ­не­цов. И вол­чи­ца, и дятел счи­та­ют­ся свя­щен­ны­ми живот­ны­ми Мар­са, а дятел поль­зу­ет­ся у лати­нян осо­бым поче­том. Поэто­му, когда дочь Нуми­то­ра утвер­жда­ла, что роди­ла от Мар­са, ей охот­но вери­ли. …

Мла­ден­цев подо­брал сви­но­пас Аму­лия Фаустул — тай­но от всех или же (так утвер­жда­ют дру­гие, чье мне­ние, веро­ят­но, бли­же к истине) с веде­ния Нуми­то­ра, кото­рый вти­хо­мол­ку помо­гал рас­тить най­де­ны­шей. Гово­рят, что их пере­вез­ли в Габии и там выучи­ли гра­мо­те и все­му осталь­но­му, что пола­га­ет­ся знать людям бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния. Детям дали име­на Рому­ла и Рема — от сло­ва, обо­зна­чаю­ще­го сосок, ибо впер­вые их увиде­ли сосав­ши­ми вол­чи­цу. С пер­вых лет жиз­ни маль­чи­ки отли­ча­лись бла­го­род­ной осан­кой, высо­ким ростом и кра­сотой, когда же они ста­ли постар­ше, оба выка­за­ли отва­гу, муже­ство, уме­ние твер­до глядеть в гла­за опас­но­сти, одним сло­вом — пол­ную неустра­ши­мость. Но Ромул был, каза­лось, креп­че умом, обна­ру­жи­вал здра­во­мыс­лие государ­ст­вен­но­го мужа, и соседи, с кото­ры­ми ему слу­ча­лось общать­ся — по делам ли о пасть­бе скота или об охо­те, — ясно виде­ли, что он создан ско­рее для вла­сти, неже­ли для под­чи­не­ния. Поэто­му бра­тья были в доб­рых отно­ше­ни­ях со сво­ей ров­ней и с теми, кто сто­ял ниже их, но с цар­ски­ми над­смотр­щи­ка­ми, началь­ни­ка­ми и глав­ны­ми пас­ту­ха­ми, кото­рые нима­ло не пре­вос­хо­ди­ли моло­дых людей силою духа, дер­жа­лись высо­ко­мер­но, не обра­щая вни­ма­ния ни на их гнев, ни на угро­зы. Они вели жизнь, при­ли­че­ст­ву­ю­щую сво­бод­ным людям, счи­тая, одна­ко, что сво­бо­да — это не празд­ность, не без­де­лье, а гим­на­сти­че­ские упраж­не­ния, охота, состя­за­ния в беге, борь­ба с раз­бой­ни­ка­ми, лов­ля воров, защи­та оби­жен­ных. Все это при­нес­ло им доб­рую сла­ву.

Слу­чи­лось раз, что пас­ту­хи Аму­лия повздо­ри­ли с пас­ту­ха­ми Нуми­то­ра и угна­ли их ста­да. Ромул и Рем, не стер­пев, изби­ли и рас­се­я­ли обид­чи­ков и, в свою оче­редь, завла­де­ли боль­шой добы­чей. Гнев Нуми­то­ра они не ста­ви­ли ни во что и нача­ли соби­рать вокруг себя и при­ни­мать в това­ри­щи мно­же­ство неиму­щих и рабов, вну­шая им дерз­кие и мятеж­ные мыс­ли.

Одна­жды, когда Ромул испол­нял какой-то свя­щен­ный обряд (он любил при­но­сить жерт­вы богам и гадать о буду­щем), пас­ту­хи Нуми­то­ра повстре­ча­ли Рема с немно­ги­ми спут­ни­ка­ми, набро­си­лись на него и, вый­дя победи­те­ля­ми из дра­ки, в кото­рой обе сто­ро­ны полу­чи­ли и раны и тяже­лые уши­бы, захва­ти­ли Рема живым. Хотя его доста­ви­ли пря­мо к Нуми­то­ру и там изоб­ли­чи­ли, послед­ний, стра­шась суро­во­го нра­ва сво­его бра­та, не решил­ся нака­зать пре­ступ­ни­ка сам, но пошел к царю и потре­бо­вал пра­во­судия, взы­вая к брат­ским чув­ствам Аму­лия и к спра­вед­ли­во­сти госуда­ря, чьи слу­ги наг­ло его, Нуми­то­ра, оскор­би­ли. Жите­ли Аль­бы разде­ля­ли гнев Нуми­то­ра, счи­тая, что он тер­пит уни­же­ние, несов­мест­ное с высо­ким его досто­ин­ст­вом, и, при­няв это в рас­чет, Аму­лий выдал ему Рема голо­вой. При­ведя юно­шу к себе, Нуми­тор дол­го его раз­гляды­вал, дивясь его росту и силе, пре­вос­хо­див­шим все, что он видел до тех пор, смот­рел ему в лицо, на кото­ром были напи­са­ны само­об­ла­да­ние и реши­мость, не скло­ня­ю­щи­е­ся пред обсто­я­тель­ства­ми, слу­шал рас­ска­зы о его делах и поступ­ках, отве­чав­шие тому, в чем он теперь убедил­ся воочию, и нако­нец — но преж­де все­го, веро­ят­но, волею боже­ства, направ­ля­ю­ще­го пер­вые дви­же­ния вели­ких собы­тий, — напав­ши бла­го­да­ря счаст­ли­вой догад­ке и судь­бе на след исти­ны, спро­сил Рема, кто он таков и откуда про­ис­хо­дит, лас­ко­вым голо­сом и мило­сти­вым взо­ром вну­шив ему надеж­ду и дове­рие. Рем твер­до отве­чал: «Что ж, я ниче­го от тебя не скрою. Мне кажет­ся, ты бли­же к истин­но­му царю, неже­ли Аму­лий. Преж­де чем нака­зы­вать, ты выслу­ши­ва­ешь и рас­сле­ду­ешь. А он отда­ет на рас­пра­ву без суда. Рань­ше мы счи­та­ли себя детьми Фаусту­ла и Ларен­тии, цар­ских слуг (мы с бра­том — близ­не­цы), но с тех пор, как нас лож­но обви­ни­ли перед тобой и нам при­хо­дит­ся защи­щать свою жизнь, мы слы­шим о себе пора­зи­тель­ные вещи. Насколь­ко они вер­ны? Это, по-види­мо­му, решит опас­ность, кото­рой я теперь под­вер­га­юсь. Гово­рят, что наше рож­де­ние окру­же­но тай­ной и что еще более таин­ст­вен­но и необыч­но мы кор­ми­лись и рос­ли, едва появив­шись на свет: нас пита­ли те самые дикие пти­цы и зве­ри, на съе­де­ние кото­рым нас бро­си­ли, — вол­чи­ца пои­ла нас сво­им моло­ком, а дятел при­но­сил в клю­ве кусоч­ки пищи, меж тем как мы лежа­ли в лоха­ни на бере­гу боль­шой реки. Лохань эта цела до сих пор, и на ее мед­ных скре­пах — полу­стер­ши­е­ся пись­ме­на. Быть может, когда-нибудь они ста­нут опо­зна­ва­тель­ны­ми зна­ка­ми для наших роди­те­лей, но — бес­по­лез­ны­ми, ибо нас уже не будет в живых». Выслу­шав эту речь и опре­де­лив по внеш­но­сти Рема его воз­раст, Нуми­тор не мог не заго­реть­ся радост­ной надеж­дой и стал думать, как бы тай­но пого­во­рить с доче­рью, все еще содер­жав­шей­ся под кара­у­лом.

А Фаустул, узнав, что Рем схва­чен и выдан Нуми­то­ру, про­сил Рому­ла выру­чить бра­та и тогда впер­вые поведал ему все, что знал о его рож­де­нии. Рань­ше он гово­рил об этом лишь наме­ка­ми, приот­кры­вая исти­ну настоль­ко, насколько­ тре­бо­ва­лось, чтобы, обра­тив в нуж­ном направ­ле­нии мыс­ли юно­шей, не дать чув­ству сми­ре­ния посе­лить­ся в их душах. Сам же он, пони­мая, как опас­но сло­жив­ше­е­ся поло­же­ние, пол­ный стра­ха, взял лохань и поспе­шил к Нуми­то­ру. Вид пас­ту­ха вну­шил подо­зре­ние цар­ской стра­же у город­ских ворот, а рас­спро­сы кара­уль­ных при­ве­ли его в пол­ное заме­ша­тель­ство, и тут они заме­ти­ли лохань, кото­рую он пря­тал под пла­щом. Сре­ди кара­уль­ных слу­чай­но ока­зал­ся один из тех, кто когда-то забрал ново­рож­ден­ных, чтобы их бро­сить. Он увидел лохань, узнал ее по рабо­те и пись­ме­нам на скре­пах, и у него мельк­ну­ла догад­ка, кото­рую он счел нема­ло­важ­ной, а пото­му, не откла­ды­вая, пред­ло­жил дело на рас­смот­ре­ние царю. После дол­гих и жесто­ких пыток Фаустул не остал­ся совер­шен­но неко­ле­бим, одна­ко и не был окон­ча­тель­но слом­лен: он ска­зал, что дети живы, но нахо­дят­ся со ста­да­ми дале­ко от Аль­бы. А он-де при­нес лохань Илии, кото­рая мно­го раз гово­ри­ла, что хочет взгля­нуть на нее и кос­нуть­ся соб­ст­вен­ны­ми рука­ми, чтобы надеж­да свидеть­ся с детьми ста­ла еще креп­че. И тут Аму­лий допу­стил ошиб­ку, какую обык­но­вен­но совер­ша­ют те, кто дей­ст­ву­ет во вла­сти смя­те­ния, стра­ха или гне­ва: он пото­ро­пил­ся отпра­вить к Нуми­то­ру его дру­га, чело­ве­ка вполне порядоч­но­го, и нака­зал ему выведать, не дохо­ди­ли ли до Нуми­то­ра какие-нибудь слу­хи о спа­се­нии детей. При­дя к Нуми­то­ру и увидев, как тот лас­ков и нежен с Ремом, послан­ный окон­ча­тель­но под­твер­дил все его пред­по­ло­же­ния, сове­то­вал деду с вну­ком ско­рее брать­ся за дело и сам остал­ся с ними, пред­ло­жив свою помощь.

Впро­чем, будь они даже и не склон­ны к реши­тель­ным поступ­кам, сами обсто­я­тель­ства не тер­пе­ли про­мед­ле­ния. Ромул был уже близ­ко, и к нему бежа­ли мно­гие граж­дане, бояв­ши­е­ся и нена­видев­шие Аму­лия. Кроме­ того, он и с собою при­вел нема­лые силы, раз­би­тые на отряды по сто чело­век; пред­во­ди­тель каж­до­го из отрядов нес на шесте вязан­ку сена и хво­ро­ста. Такие вязан­ки лати­няне зовут «мани­п­ла­ми» [ma­nip­lus]. Вот откуда сло­во «мани­пла­рии», и ныне употреб­ля­е­мое в вой­сках. Итак, Рем под­ни­мал мятеж в самом горо­де, а Ромул под­хо­дил извне, и тиран, в рас­те­рян­но­сти и заме­ша­тель­стве, не зная, как спа­сти свою жизнь — что пред­при­нять, на что решить­ся, — был захва­чен вра­га­ми и убит.

Хотя основ­ную часть этих сведе­ний при­во­дят и Фабий и Диокл с Пепа­ре­фо­са, — по-види­мо­му, пер­вый исто­рик, писав­ший об осно­ва­нии Рима, — их дра­ма­ти­че­ское и ска­зоч­ное обли­чье все­ля­ет в иных недо­ве­рье. Но если мы поду­ма­ем, какой уди­ви­тель­ный поэт сама судь­ба, и при­мем в рас­суж­де­ние, что Рим­ское государ­ство нико­гда не достиг­ло бы нынеш­ней сво­ей мощи, не будь исто­ки его боже­ст­вен­ны­ми, а нача­ло исто­рии сопря­жен­ным с вели­ки­ми чуде­са­ми, — все осно­ва­ния для недо­ве­рия отпа­да­ют.

 После смерти­ Аму­лия в Аль­бе уста­но­вил­ся проч­ный порядок. Ромул и Рем не захотели, одна­ко, ни жить в городе, не пра­вя им, ни пра­вить, пока жив дед, и, вру­чив­ши вер­хов­ную власть ему, отдав долг ува­же­ния мате­ри, реши­ли поселить­ся отдельно и осно­вать город там…

Не успе­ли еще бра­тья начать работу, как меж­ду ними воз­ник спор из-за места. Ромул зало­жил так назы­вае­мый «Рома квад­ра­та» (то есть — Четы­ре­уголь­ный Рим) и там же хотел воз­двиг­нуть город, а Рем выбрал укреп­лен­ное место на Авен­тине, кото­рое в его честь назы­ва­лось Ремо­ри­ей, а ныне зовет­ся Ригна­ри­ем. Уго­во­рив­шись решить спор с помощью вещих птиц, они сели порознь и ста­ли ждать, и со сто­ро­ны Рема пока­за­лось, гово­рят, шесть кор­шу­нов, а со сто­ро­ны Рому­ла — вдвое боль­ше. Неко­то­рые сооб­ща­ют, что Рем на самом деле увидел сво­их птиц, а Ромул-де солгал и что лишь когда Рем подо­шел, тогда толь­ко перед гла­за­ми Рому­ла появи­лись две­на­дцать кор­шу­нов. Вот почему, мол, и теперь, гадая по пти­цам, рим­ляне отдают предпочтение кор­шу­нам…

 Рас­крыв обман, Рем был в него­до­ва­нии и, когда Ромул стал копать ров, чтобы окру­жить сте­ны буду­ще­го горо­да, Рем то изде­вал­ся над этой работой, а то и пор­тил ее. Кон­чи­лось тем, что он пере­ско­чил через ров и тут же пал мерт­вым; одни гово­рят, что удар ему нанес сам Ромул, дру­гие — что Целер, один из дру­зей Рому­ла. В стыч­ке пали так­же Фаустул и его брат Пли­стин, вме­сте с Фаусту­лом, как гла­сит пре­да­ние, вос­пи­ты­вав­ший Рому­ла. Целер бежал в Этру­рию, и с той поры рим­ляне назы­ва­ют «келе­ром» [ce­ler] каж­до­го про­вор­но­го и лег­ко­го на ногу чело­ве­ка. Это про­зви­ще они дали и Квин­ту Метел­лу, изу­мив­шись про­вор­ству, с каким он уже через несколь­ко дней после смер­ти отца устро­ил, в память о нем, гла­ди­а­тор­ские состя­за­ния.

Похо­ро­нив Рема и двух сво­их вос­пи­та­те­лей на Ремо­рии, Ромул при­нял­ся строить город.

Решить анаграммы по теме: Основание Рима